Возле музея еще растрепанный после дневного сна Стас прихлебывал кофе из термоса.

– Ну что, идем? Постановление об обыске у тебя?

– Подожди, – Лев показал ему пять трубок. – Сейчас преступник сам к нам прибежит и, может быть, даже сам лично принесет монеты.

Крячко недоверчиво покрутил головой.

Они прошли в парк музея, был уже седьмой час вечера, и музей заканчивал свою работу. Последняя группа посетителей влезла в автобус и расселась по своим местам. Как только автобус исчез за поворотом, Лев быстро зашагал к зданию музея. Он расставил трубы вдоль нескольких окон и по очереди поджег на них фитили; черный дым рванул вверх, застилая окна здания. Он потянул Стаса обратно к дорожке:

– Ничего опасного, обычные дымовые шашки. Пара минут – и следа не останется от завесы.

– Если не знать, то выглядит как начало пожара, – напарник с мальчишеским интересом наблюдал, как клубы черного дыма поднимаются вверх и разносятся ветром вдоль здания.

Первой из дверей вылетела девушка в строгом пиджачном костюме, она отбежала от здания на несколько шагов, прижимая к груди свою сумку. На безопасном расстоянии от здания она обернулась, остановилась и удивилась вслух:

– Почему не срабатывает противопожарная сигнализация?

Вслед за ней с тряпкой наперевес выбежала уборщица. Она останавливалась, потом делала пару шагов, оборачивалась и снова отбегала подальше от черной завесы.

Оперативники считали спасающихся:

– Первый пошел, вторая.

«Ну же, давай, спасайся», – мысленно подгонял Лев человека, для кого предназначался весь спектакль.

Последней здание покинула Римма Алексеевна. Хрупкая пожилая женщина осторожно шагала по ступенькам, с трудом волоча горшок с огромной пальмой. Она опустила растение на землю, отдышалась и снова с натугой приподняла свой груз.

Пожарная сигнализация по-прежнему молчала, библиотекарша и уборщица замерли вдалеке, напряженно высматривая, откуда же идет такой дым.

Гуров уверенно направился по дорожке к входу, возле крыльца он аккуратно перехватил из рук музейной сотрудницы тяжелый горшок:

– Добрый вечер. Позвольте, Римма Алексеевна, помогу вам.

Женщина дернулась, но молча позволила забрать у нее пальму.

Лев Иванович кивнул на уменьшающийся поток дыма от шашек вдоль стены:

– Опасность миновала. Вернемся внутрь?

– Что это было? – женщина все еще задыхалась после спешки.

– Проверка, Римма Алексеевна. При пожаре люди всегда стараются забрать самое ценное. У вас вот самое ценное это ваша умирающая пальма. – Гуров держал одной рукой горшок, а второй прошелся по жухлым свернувшимся листьям. Он повернулся и кивнул Крячко. Напарник понял просьбу и встал рядом с пожилой женщиной. Лев Иванович ухватился за ствол дерева свободной рукой.

– Давайте не будем мучить деревце, Римма Алексеевна. – Он с силой вытянул толстую палку со сгнившим пучком корней, отшвырнул его в сторону и из земли, находившейся в горшке, потянул за торчащий край какого-то прямоугольного предмета. – Ведь дерево лишь прикрытие, а в земле альбом с настоящими монетами коллекции князя Разумовского.

Лев отряхивал запакованный в пленку альбом, с которого летели комки земли и капли влаги, а сотрудницы музея замерли от шока. Полковник Крячко тоже застыл в удивлении. Сама же пожилая женщина сохраняла самообладание, она лишь строго поджала губы:

– Аккуратнее, не повредите пленку, там всего лишь два слоя.

– Я очень стараюсь, – откликнулся Лев Иванович.

– Идемте в кабинет, – женщина тяжело вздохнула и сделала шаг к входу в музей. – Лучше промокнуть альбом полотенцем, у меня есть в кабинете. Наконец-то он будет вне опасности.

Крячко подхватил библиотекаршу и уборщицу под руки:

– Дамы, пожар отменяется. Прошу вас вернуться обратно, сейчас будем заполнять протокол выемки вещественного доказательства. Прошу вернуться внутрь, а я пока сделаю пару важных звонков.

Полковник Крячко остался в библиотеке, чтобы встретить экспертов и организовать опрос свидетелей, а Лев Иванович прошел вслед за сотрудницей музея в отдельный кабинет. Там она присела за свой стол и удовлетворенно сказала:

– Кладите альбом сюда, не переживайте, я просто хочу его освободить от пленки и насухо вытереть.

Лев спокойно положил на стол перед женщиной запакованный предмет. Римма Алексеевна миниатюрными ножницами надрезала пленку, вытянула альбом и стала промокать бумажным полотенцем каждое отделение.

– Вот так, чтобы убрать влагу. Она губительна для старинных вещей. Сырость способна разрушить любой шедевр в кратчайший срок. Знаете, эти монеты столько всего пережили… Наводнения, пожары, войны, извержения вулкана, но самое страшное, что с ними случалось, – это человеческая безответственность.

– Никто не идеален, – философски заметил Лев.

– Никто, – согласилась женщина. – Это понимаешь с возрастом, но с возрастом приходит и ответственность за все, что окружает тебя. А если этого не случается, то человек становится источником разрушения мира вокруг себя.

– И кто был источником разрушения мира рядом с вами?

Женщина вздохнула:

– О покойниках или хорошо, или никак. Владимир Ильич был прекрасным сотрудником, научным исследователем. Был, пока не стал директором музея. Человеческие отношения, управление людьми – это не его конек. Если в молодые годы он за счет кипучей энергии и добивался хороших результатов, то с возрастом стал допускать все больше и больше ошибок. Это тот случай, когда человек выбрал не свой путь. Ах, какие монографии он писал, делал неожиданные исторические открытия. И пустил это все прахом, ради власти, которая оказалась ему не по плечу.

– Почему вы так думаете? – Гуров не торопил женщину, выслушивая ее пространные рассуждения. Ему было важно ее доверие для полного понимания картины преступления.

– За последние пять лет Владимир Ильич сильно сдал, разругался со всеми в департаменте культуры, так что наше субсидирование упало практически до нуля, перестал работать над экскурсионным направлением, хотя именно для этого и создаются музеи. Он знал о том, что техническое состояние музея с каждым днем становится все хуже, крыша ветшает на глазах, а это означает сырость, нарушение температурного режима, грибок и плесень, которые губят экспонаты. Знал и ничего не предпринимал, он вообще с каждым годом терял свой академический флер, превращаясь в слабого капризного старика. Он видел во всех врагов, критику руководства воспринимал как попытку отправить его на пенсию. С ним становилось совершенно невозможно работать, словно общаешься с малым ребенком, которым руководят лишь капризы и импульсы.

Ремонт, который ему поручили, был организован из рук вон плохо, даже непрофессионал в этой области заметил бы, что материалы по документам разительно отличаются по качеству в реальности. А о поведении рабочих я даже не хочу говорить, целыми днями по музею рыскали толпы люмпенов в поисках, что можно украсть. Все, что было интересно ремонтникам, – это поменьше поработать да обсудить короткие юбки и глубокие декольте нашей Марьяночки. Я все это прекрасно видела, даже наша увлеченная внуками и